Ася Казанцева: "В каком-то смысле я вообще не человек, а функция"

Ася Казанцева, один из самых известных научных журналистов России, лауреат прошлогодней премии "Просветитель", стала гостем III Пензенской книжной ярмарки, где выступила с лекцией об эволюции морали.

После лекции Ася Казанцева дала интервью ИА "Пенза-Пресс", в котором рассказала о своей новой книге, холиварах, лженауке и о том, почему у научного журналиста нет собственного мнения.

— Ася, ваша новая книга "В интернете кто-то неправ" выходит совсем скоро…

— Да, в феврале.

— … и она посвящена лженауке. Чему конкретно?

— Книжка состоит из трех частей. Первая часть — это медицинские холивары: почему не работает гомеопатия, почему прививки все-таки надо делать, ВИЧ-диссидентство, акупунктура. Вторая часть — про науку. Там есть про ГМО, креационизм, опыты над животными. А третья часть — про социум: гендер, геи, биологические основы морали и несколько глав про еду — органику и вегетарианство.

— Давайте разберемся, чем лженаука отличается от науки?

— Наука выросла из склонности человека видеть взаимосвязи и закономерности в разрозненных данных. Но современный научный метод работает как раз противоположным образом: он нацелен на то, чтобы не находить закономерностей, которых нет. Когда ученый проверяет гипотезу, он не пытается ее доказать, а, наоборот, пытается опровергнуть.

А лженаука — это нечто, что мимикрирует под науку так, что человеку, не погруженному в тему, сложно это отличить.

Лженаука возникает там, где научный метод грубо нарушается, где вывод делается на основе взаимосвязи между случайными данными. При этом человеку, который занимается лженаукой, не очень важно, подтверждаются ли данные экспериментом, потому что он уже бабло на этом зарабатывает.

Классический пример лженауки — это гомеопатия. В конце XVIII века, когда она только возникла — это было вполне полноценное направление медицины. В конце XIX века, когда были разработаны способы подсчета молекул, стало понятно, что нет физических принципов, которые могли бы объяснить ее эффект.

Но к тому времени это уже была большая индустрия — аптеки, клиники, фанаты, как среди врачей, так и среди пациентов. И даже в современной России, в силу закона о рекламе, который запрещает рекламировать рецептурные препараты, многие так называемые научно-популярные журналы, пишущие о медицине, до сих пор сильно зависят от гомеопатов как от рекламодателей.

— Есть какие-то данные о том, какой процент людей в нашей стране основывает свои знания о мире на лженаучных построениях?

— Есть, например, опросы ВЦИОМ, которые демонстрируют довольно печальную картину. Треть россиян считает, что Солнце вращается вокруг Земли; треть полагает, что люди и динозавры жили в одно время и, что хуже, значительный процент россиян [46% - прим. авт.] уверены, что вирусные заболевания можно лечить антибиотиками. Если в случае с Солнцем и динозаврами это напрямую жизни не угрожает — вы просто можете попасть в разговоре в неловкую ситуацию, то в случае с антибиотиками — это серьезная общественная проблема. Потому что, во-первых, человек принимает лекарство, которое ему не нужно, и получает все побочные эффекты, а во-вторых, это постепенно приводит к возникновению устойчивых к антибиотикам бактерий.

— СМИ в распространении лженауки играют большую роль?

— Да, чаще всего это происходит от безграмотности. Потому что есть журналисты, а есть научные журналисты, которые, кстати, ненавидят, когда их называют просто "журналистами", опуская слово "научные". Это две совершенно разные профессии.

Научный журналист — это человек с естественнонаучным образованием, с приличным знанием английского языка, способностью читать научные статьи, понимать, что такое научный метод и как он может применяться. Это человек, который повернут на корректности, достоверности и обоснованности того, о чем он пишет. А есть широкая журналистская общественность, которой на журфаке, видимо (я на журфаке, как и все научные журналисты, не училась) объясняют, что объективность — это учет большого количества разных мнений. И это очень хорошо, когда вы пишете про конфликт в сфере ЖКХ, но становится прискорбным, когда начинаете писать про науку.

— В Сети есть очень показательный в этом смысле ролик, где сначала идут кадры из советских научно-популярных передач о медицине, а потом кадры из программы Елены Малышевой, где танцуют двое мужчин в костюмах, извините, яичек.

— Я работала две недели в этой программе. Сбежала в ужасе. Но это далеко не самый страшный случай. Елена Васильевна Малышева хотя бы врач по образованию, у нее есть базовые знания, и зерна здравого смысла в программе присутствуют. В отличие от ее "соседа" [Геннадия] Малахова.

— То есть серьезный научпоп на современном российском телевидении невозможен?

— Я не очень хорошо знаю, что происходит с телевидением, но вообще там едва ли возможно много серьезного и качественного научпопа. По той причине, что это не самая рейтинговая история. Я работала на телевидении. С 2008 по 2010 год мы делали программу "Прогресс" на "Пятом канале", потом еще была "Программа на будущее" на телеканале "Россия-2", а дальше я совсем ушла в тексты. Потому что писать тексты проще и приятнее, ты более свободен, не чувствуешь цензуру. С научно-популярными книжками в России, наоборот, как раз все хорошо.

— По какой причине?

— В огромной степени это заслуга фонда "Династия", который еще в начале нулевых запустил книгоиздательскую программу. Фонд оплачивал хороших переводчиков, работу научных редакторов, поэтому любая книга, выпущенная при поддержке "Династии", — это хорошая книга. И закрытие фонда, который Минюст в мае этого года объявил иностранным агентом, — это пощечина со стороны государства.

— То есть теперь с научпопом у нас будет все только хуже?

— Может быть, и нет. Во-первых, фонд принял решение сохранить премию "Просветитель", которая в свое время дала мощный толчок для развития всего этого направления. Только теперь ее будут вручать под эгидой лично Дмитрия Борисовича Зимина.

Что касается книгоиздательской программы, то ее, по всей видимости, "Династия" больше поддерживать не сможет. Но, естественно, тут же собрались энтузиасты, которые будут открывать новый фонд — "Эволюция". Среди них — известный организатор научно-популярных мероприятий из Казани, автор проекта "Думай!" Петр Талантов, главный редактор газеты "Троицкий вариант — Наука", финалист премии "Просветитель" Борис Штерн, а еще — Михаил Гельфанд, Александр Марков, Александр Панчин. Я отчасти тоже имею отношение. У фонда "Эволюция" тоже будет своя книгоиздательская программа. У нас нет, конечно, тех денег, которые были у "Династии", поэтому точно будет краудфандинг.

Самое важное, что сделал фонд "Династия" за 15 лет своей работы — сформировал аудиторию. Сейчас научно-популярные книжки, в принципе, окупаются. Мои коллеги ездили на книжную ярмарку во Франкфурт и привезли оттуда новость о том, что в этом году впервые было издано больше non-fiction, чем художественной литературы.

У нас художественная литература — это всегда кот в мешке. Выпуская неизвестного автора тиражом в тысячу экземпляров, вы не знаете, заметит ли его читатель. Скорее всего, нет. А научпоп — это такая хорошая синица в руках. Выпуская научно-популярную книжку, вы можете быть уверены, что уж пять тысяч экземпляров вы продадите в любом случае, а если это хорошая книжка — то и несколько десятков тысяч. Хотя это все равно капля в море на фоне населения России.

— Ваша первая книга "Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости" разошлась очень хорошим тиражом. Вы за нее получили премию "Просветитель". С таким внушительным бэкграундом писать вторую книгу было сложнее?

— Чудовищно сложно. Когда я писала первую книжку, у меня же не было задачи просветить человечество. Передо мной стояла другая задача — произвести впечатление на мальчика. У меня была несчастная любовь, и работала я над книжкой рекордно быстро — написала всего за четыре месяца. Это безумие, с такой скоростью книжки не пишутся. Я вообще ничего больше не делала: днем шла на работу, приходила в девять вечера домой, до шести утра писала, потом немножко спала, потом шла опять работать.

Я, в принципе, не ожидала, что она будет настолько успешной, что мне дадут премию, а еще через два года после ее выхода я буду по пензенским книжным фестивалям ездить. И писать было весело и нестрашно, потому что у меня не было никаких ожиданий.

Со второй книжкой все гораздо сложнее. Ты понимаешь, что ты теперь, черт возьми, не просто телочка, а известный научный журналист Ася Казанцева. Общественность твои книжки ждет. На тебя уже давит твоя личная известность, ты понимаешь, что книга должна быть хорошей, и из-за этого совсем нет легкости. Учитывая, что темы, на которые я писала, сами по себе обладают большим потенциалом по вызыванию холиваров, я старалась очень жестко следить за научной корректностью текста. Но ради корректности приходится накручивать кучу молекулярных механизмов, чтобы объяснить, как на самом деле все устроено и работает. Я в предисловии честно предупреждаю, что в книжке есть несколько реально занудных мест.

— Ваш личный взгляд на предмет исследования всегда совпадает с данными науки?

— В каком-то смысле я вообще не человек, а функция. Научный журналист — он, на самом деле, ретранслятор. Он берет научные исследования, пересказывает их, во-первых, как сам их понял, а во-вторых, так, чтобы аудитория могла это воспринять. Естественно, это всегда баланс между Сциллой и Харибдой, между упрощением и ужасным занудством. По-хорошему у нас вообще не должно быть своего мнения.

Когда я писала книжку про лженауку, в большинстве случаев, как легко догадаться, мое личное мнение совпало с данными научных исследований. Но в тех случаях, когда выявляются рассогласования, я вынуждена засунуть личное мнение себе в […], потому что оно в свете моей главной функции не играет роли.

У меня там есть глава про вегетарианство, к которому у меня есть личная неприязнь. Мне кажется, что все вегетарианцы — это такие типа высокодуховные чуваки. Поэтому если бы я могла научно доказать, что есть мясо нужно для здоровья, то сделала бы это с большим удовольствием. Но, к сожалению, большинство серьезных научных исследований показывают, что вегетарианцы все-таки живут дольше, чем люди, которые едят мясо. Правда, у веганов, которые вообще не едят животных продуктов, из-за недостатка витамина B12 тоже начинаются проблемы со здоровьем.

— В одном из своих прошлогодних интервью вы говорили, что третья книга, возможно, будет о детях.

— Не исключено. Мой прекрасный муж — тот самый, от любви к которому я написала свою первую книжку — в принципе, хочет размножаться. Я торгуюсь, потому что мне очень жалко свою жизнь: с появлением детеныша она радикально изменится, а мне очень нравится то, что есть сейчас. Я выторговала, что сначала напишу вторую книжку, а потом поговорим. Вот я ее написала и еще выторговала два года магистратуры по когнитивной нейробиологии. Сейчас я лихорадочно готовлюсь к поступлению, и надеюсь, что меня возьмут.

Если все пойдет по плану, то меня, во-первых, научат тому, как работают математические методы в биологии и психологии — это был первоначальный мотив для продолжения образования, потому что во время написания второй книжки я осознала, что вплотную приблизилась к границам собственной некомпетентности в этих вопросах. А во-вторых, дадут возможность заниматься нейроэкономикой, это наука о том, как гормоны, гены и прочие биологические факторы влияют на принятие экономических решений — жертвовать ли деньги на благотворительность, покупать ли товар в магазине, заказывать ли обед. Если это при ближайшем рассмотрении окажется так же интересно, как это кажется со стороны, то можно про это писать третью книжку.

А если в какой-то момент муж меня убедит, что пора делать паузу и идти рожать детенышей, то очевидно, третья книжка будет про детенышей. На эту тему есть безумно много всяких интересных биологических вещей, которые совершенно не популяризированы. Например, преимплантационная генная диагностика, которая позволяет застраховаться от рождения ребенка с наследственным заболеванием. Или какие-то совсем бытовые вопросы. Скажем, мне как человеку, который много лет курит, страшно интересно, что говорят научные исследования о том, родятся ли у меня зеленые дети.